Отличники. От других… - Влад Касторный

Аварию Маша описывала очень скупо и коротко: …Был морозный день. Я спешила на занятия по дзюдо, и побежала к остановившемуся трамваю. Большая грузовая машина вдруг оказалась прямо передо мной, продолжая двигаться по ледяной дороге в толпу. В голове крутился вопрос: Как мог грузовик ехать, если колеса у него не вращались? Помню, что ударилась лбом о кузов, а ноги по инерции, поехали под большие задние колеса. Потом резкая боль и, темнота.

Очнувшись в больнице после операции, я долго изучала сложную систему подвесов и вытяжек, в которых находились закованные в гипс мои ноги. Сознание, замутненное наркозом, погружало в сон. Я не успевала понять, что именно не так в этой системе.

Проснувшись, наверное, через вечность, попробовала пошевелить пальцами ног, но безуспешно. Лишь тупая ноющая боль, казалось, растекающаяся по всему телу и стучащая с частотой пульса внутри головы. Перед глазами слайдами всплывали встревоженные лица папы, мамы, брата, дедушки и снова сон без сновидений. А потом страшная истина, от которой хотелось спрятаться, укрыться с головой, зажмуриться и все забыть: «Я не смогу ходить без ноги». Я смотрела в потолок и боялась отвести взгляд, изо всех сил удерживая внимание на белой панели, стараясь не пускать эту мысль овладеть мной. Трудно было не впасть в отчаяние, не поддаться истерике, не жалеть себя, несчастную, умываясь слезами. Когда пришла мама и сказала, что умер дедушка Тима, я заплакала от отчаяния. «Он ведь только вчера приходил – проносилось в голове, – рассказывал веселые истории, говорил, что я обязательно смогу жить и ходить как все, потому что сильная, и потому что Бог никогда не пошлет человеку испытания, если тот не сможет его выдержать». Дед, уходя, очень просил простить человека, сделавшего меня инвалидом. Какое это страшное слово – инвалид! Как клеймо, от которого уже не избавиться ни по какому волшебству. Выход только один – взять себя в руки, все обдумать и сделать так, как советовал дед Тима. Вечером, я постаралась убедить себя, что жизнь продолжается, самой себе объяснить тот случай, посмотреть на ситуацию глазами того водителя, и с удивлением обнаружила, что мне стало легче. «Может он и вправду не смог остановить груженую машину на льду? Ведь не крутились же у грузовика колеса…!!!»

Когда в палату пришли незнакомые люди в халатах поверх костюмов и представились начальником автоколонны и водителями, я увидела сострадание в их глазах. Они что-то говорили о санатории, принесли кучу фруктов и большого плюшевого медведя-панду. Водитель, назвавшийся Антоном Семеновичем, все отворачивался и украдкой вытирал слезы, а потом, когда все вышли, задержался, стал на колени передо мной и пробормотал: «Прости, дочка, меня, грешного! Не успел я, окаянный, спасти тебя, девочка! Я буду помогать тебе, как смогу, буду молиться за тебя. Дай Бог тебе здоровья и никогда больше не страдать!»

Позже, Папа рассказал, что все водители и руководство автоколонны решили каждый месяц отчислять из своей зарплаты деньги на мое лечение.

Мама настояла на том, чтобы в начале апреля я начала вставать на костыли и учиться ходить с ними. Она ровным безжалостным голосом (спасибо ей за это!) объяснила, что мой коленный сустав на правой ноге без тренировки может навсегда потерять подвижность в согнутом положении, и потребуется еще одна ампутация оставшейся голени, чтобы впоследствии можно было надеть протез. Пересилив сводящий мышцы, липкий животный страх, я стала наступать на закованную в гипс левую ногу, еще долго по привычке «шагала» короткой культей правой ноги, тщетно ища опору для нее. Боль вернулась и каждый день напоминала о себе, отпуская только тогда, когда я валилась в изнеможении на кровать после многочасовых тренировок. Когда принесли первый протез, я смотрела на этот, похожий на грубо отрезанную ногу большой куклы, чуждый моему телу предмет с содроганием. Еле убедила себя, что смогу надеть его. Даже в толстом компрессионном носке получилось вытерпеть лишь минуту. Почувствовав, как нежная кожа, только-только затянувшая рану на культе, запылала огнем, как обваренная кипятком, я сбросила протез на пол. Ногу свело от нестерпимой боли. Тогда я попросила дать мне какой-либо наркотик, чтобы привыкнуть к ней. Мама категорически запретила даже думать об этом. Стать на обе ноги, без костылей, простое даже для младенца упражнение, для меня казалось невыполнимым. Судорожно обхватив брусья руками, я впервые медленно перенесла вес тела на протез. Ощущение, что нога погрузилась в кипящую смолу, а из глубины в нее вонзаются острые шипы – пожалуй, так можно описать эту пытку. Йогам такое и не снилось. Каждый день число шагов по колено в смоле увеличивалось. Тренажеры стали привычными, как тумбочка или кровать. Желание ходить как все, подстегивало продолжать тренировки. Врачи предлагали инвалидное кресло, чтобы выезжать гулять на воздух, но я не стала в него садиться. Казалось, сев в это страшное кресло с большими колесами, я автоматически стану инвалидом и уже никогда не смогу жить как все люди…

Когда одноклассники с классным руководителем приходили в больницу, настроение у меня поднималось. Они спрашивали о здоровье, рассказывали о школе, приносили уроки, но среди ребят я не увидела тех, кого считала своими друзьями и подругами. Даже Костик, тихий мальчик с большими голубыми глазами, помогавший носить портфель и однажды угостивший мороженным в кафе, ни разу не пришел. От этого становилось грустно и непонятно.

Однажды, в конце марта мама пришла проведать днем, необычно радостная и деловитая. «Машенька, я все уладила – возбужденно говорила она, – ты сможешь в мае поехать в Израиль в реабилитационный лагерь при клинике эндопротезирования. Там такие же дети, как ты, учатся ходить и жить после травм и ампутаций. И там тебе сделают удобный современный протез. Сейчас папа оформляет тебе загранпаспорт. А задание на эти полтора месяца – научиться разговаривать и понимать английский язык».

С этими словами она поставила на тумбочку маленький кассетный магнитофон с наушниками, стопку кассет и учебников по английскому языку. Я не поверила, и во все глаза смотрела на мать.

– Мам! Ты чудесница! Это ведь невозможно…?

– Возможно, дочка, и даже очень нужно именно сейчас, пока заживает нога, научиться правильно ходить, чтобы не хромать, – ответила мама, пытаясь за строгим выражением лица скрыть радостную улыбку.

И я с головой погрузилась в изучение английского. Прослушав кассету полностью и разобрав только комментарии преподавателя, взяла учебник и, руководствуясь инструкцией к уроку, стала по нескольку раз слушать отдельные фрагменты фонограммы. Вскоре, получилось разбирать знакомые из школьной программы английские слова. Это оказалось так занятно, что я каждый день с нетерпением старалась быстрее завершить тренировки на тренажерах, и, забыв о боли и усталости, полностью погружалась в английский, порой, игнорируя необходимость поесть. Прошло полтора месяца интенсивных тренировок. Я уже уверенно ходила по парку больницы, иногда забывая опираться на костыли при ходьбе, и бойко беседовала с отцом на английском, когда он приходил проведать меня после работы.

Врачи сделали мне подарок к 1 мая, – выписали из больницы! Я наслаждалась домашней обстановкой и общением с родными все майские праздники. С удивлением обнаружила установленные вдоль всех лестниц и ступеней полированные металлические поручни. Дом оказался таким же доступным и удобным, каким был до травмы. Напрасно я опасалась, что не смогу попасть на второй этаж в мою спальню. Мишка ходил за мной по пятам, помогая привыкнуть ходить с одним костылем. Я продолжала занятия в спортзале, оборудованном новой беговой дорожкой и тренажерами, постепенно расставаясь со ставшей уже привычной, болью, сопровождавшей каждый шаг. Забота родных была тщательно продуманной и трогательной, и я про себя в который раз обещала никогда не быть обузой для них, научившись заново полноценной самостоятельной жизни. Каждое утро после ходьбы на беговой дорожке, занятий в спортзале – обязательная прогулка по двору с верным Джеком. Я пока на него больше опиралась, чем держала за ошейник. Впрочем, он был не против этой роли «почти лошадки». Однажды, когда мы с папой и Мишкой поехали в бассейн, я с удивлением обнаружила, что по-прежнему могу быстро плавать, обгоняя многих прочих здоровых посетителей. Только через полтора часа, выбравшись из воды на бортик и почувствовав привычную боль в ноге, осознала, что на время, пока плавала, ко мне вернулось привычное детское ощущение легкости и беззаботной радости движения, которое, казалось, раз и навсегда утраченным вместе со ступней несколько месяцев назад. Это открытие повлияло лучше любых лекарств. Даже возвращающаяся время от времени боль в ноге теперь напоминала не о травме, а об уверенности вернуться к полноценной жизни, пусть даже пока только в воде.